– Я не…
– Не отпирайтесь.
– Дон, мне кажется, вам нужно сделать глубокий вдох. Я знаю, что вам нелегко пришлось в последнее время…
– И это, чёрт возьми, истинная правда. Говорят, что человек не умирает окончательно, пока мы его помним. Но сейчас умер один из тех, чья память о Саре была идеальной .
Молчание.
– Проклятье, Коди! Я не смогу это сделать, если не смогу вам доверять.
– Этот робот мой, – сказал Мак‑Гэвин. – Он арендован у моей компании, так что содержимое его памяти – моя собственность.
– Теперь его память пуста, – сказал Дон.
– Я… я знаю, – ответил Мак‑Гэвин. – Простите. Если бы я хоть на секунду подумал, что он может… – Снова молчание, затем: – Ни один робот никогда раньше так не делал.
– Вам стоило бы у него поучиться, – резко заметил Дон. – Преданности.
Голос Мак‑Гэвина стал жёстче – безусловно, с ним давно уже никто так не разговаривал.
– Поскольку МоЗо был передан в аренду Саре для того, чтобы ей помогать, сейчас мне, возможно, стоит его…
Дон почувствовал, как у него заколотился пульс.
– Нет, пожалуйста – не забирайте его. Я…
Голос Мак‑Гэвина был по‑прежнему сердит.
– Что?
Дон слегка пожал плечами, хотя Мак‑Гэвин никак не мог этого увидеть.
– Он член семьи.
Долгая пауза, потом ясно различимый вздох.
– Хорошо, – сказал Мак‑Гэвин. – Если это поможет нам помириться, то можете оставить его у себя.
Молчание.
– Мы помирились, Дон?
Дон по‑прежнему был зол. Если бы ему было по‑настоящему двадцать шесть, он продолжил бы препираться.
Но ему не двадцать шесть; он знает, когда нужно отступить.
– Да.
– Очень хорошо. – В голос Мак‑Гэвина начало возвращаться прежнее тепло. – Потому что мы серьёзно продвинулись с искусственной маткой, хотя видит Бог, это было тяжко. Каждую деталь нужно изготовлять с нуля, и там применяются технологии, о которых мои инженеры и понятия не имели…
Дон оглядел свою гостиную. Каминная полка была теперь усыпана десятками траурных открыток, аккуратно распечатанных и сложенных Гунтером. Дон сокрушался о смерти бумажной почты, но полагал, что пересылка данных, по которым получатель восстанавливает исходный физический объект, очень подходила моменту.
Одна из открыток была прислонена к награде, которую Сара получила от МАС.
Другая лежала так, что закрывала Дона на их с Сарой свадебной фотографии. Он подошёл к камину, сдвинул открытку и посмотрел на Сару и на себя, какими они были тогда, в первой своей молодости.
Также были цветы – настоящие и искусственные. Целая ваза роз стояла на маленьком столике между диваном и «Сибаритом»; проекция букета красных гвоздик парила над кофейным столиком. Он вспомнил, как нравилось Саре в молодости сажать цветы, как она продолжала возиться с ними и перевалив за семьдесят, и как она однажды назвала радиотелескоп Very Large Array цветником Господа.
Разглядывая траурные открытки, Дон уловил краем глаза какое‑то движение. Он обернулся и увидел круглое голубоватое лицо Гунтера.
– Я очень скорблю по поводу смерти вашей супруги, – сказал робот, и его рот‑смайлик опустил края; при других обстоятельствах получившаяся рожица была бы смешной, но сейчас казалась трогательно искренней.
Дон посмотрел на машину.
– Я тоже, – тихо сказал он.
– Я надеюсь, это не покажется вам бесцеремонным, – сказал робот, – но я прочёл то, что написано в этих открытках. – Он указал кивком головы на каминную полку. – Похоже, что она была замечательной женщиной.
– Это да, – сказал Дон. Он не стал их перечислять вслух, но вереница категорий пронеслась у него в голове: жена, мать, друг, учитель, учёный, а до этого – дочь и сестра. Так много ролей, и она все их исполнила хорошо.
– Если позволите спросить – что люди обычно говорят на похоронах?
– Я потом покажу тебе плёнку.
«Плёнку». Слово это отдалось эхом в голове Дона. Никто уже не записывает видео на плёнку. Он упомянул технологию, которая уже практически изгладилась из памяти живущих.
– Спасибо, – сказал Гунтер. – Как бы мне хотелось, чтобы я её знал.
Некоторое время Дон смотрел в стеклянные немигающие глаза.
– Я собираюсь на кладбище завтра, – сказал он. – Хочешь… хочешь пойти со мной?
МоЗо кивнул.
– Да. Мне бы очень этого хотелось.
Северная граница Йоркского кладбища была обозначена задними заборами домов по Парк‑Хоум‑авеню, а Парк‑Хоум была всего лишь на квартал южнее Бетти‑Энн‑драйв, так что Дон и Гунтер отправились туда пешком. Интересно, думал Дон, смотрит ли на них сейчас кто‑нибудь из соседей, фокусирует ли на них свои камеры наблюдения: робот и омоложенный, два чуда современной науки, идут бок о бок по улице.
Через несколько минут одни оказались у ворот кладбища. Когда они с Сарой покупали дом, близость к кладбищу уменьшала его цену. Теперь же это считалось плюсом – зелёные пространства любого типа становились редкостью. И, к счастью, место на кладбище они приобрели давным‑давно; сейчас они ни за что не смогли бы позволить себе роскошь погребения в земле.
Дону и Гунтеру пришлось прошагать по дорожкам кладбища несколько сотен метров, прежде чем они добрались до места, где была похоронена Сара. Гунтер оглядывался вокруг, и Дон готов был поклясться, что глаза его были широко раскрыты. Робот помнил только заводское тестирование, после чистки памяти он не выходил из дома и поэтому никогда не видел столько деревьев и таких обширных стриженых газонов.
Наконец, они пришли. Яма была заполнена землёй, могилу покрывал свежий дёрн, очерченный по краям земляным шрамом.