– Потрясающе, – сказал Фрэнк.
– Нет, – возразил Дэйл. – Нет, дело было насквозь гнилое. Вы сами не видите? Со всем населением некоей местности обошлись, как с подозреваемыми просто потому, что они были мужчинами подходящего возраста. Их не заставляли сдавать кровь, но идея распространилась по городку, как лесной пожар, так что каждый, кто отказывался сдать кровь, сразу попадал под подозрение. Понимаете? Это было беспардонное нарушение гражданских прав. Граждане вдруг ни с того ни с сего оказались обязаны доказывать, что они невиновны вместо того, чтобы быть невиновными, пока не доказано обратное. Если бы коп пришёл ко мне и сказал: слушайте, вы чёрный, а мы считаем, что преступник тоже чёрный, так что докажите мне, что вы не преступник, и я арестую того, кто не сможет. Так вот, просить тосоков сдать образцы крови – это то же самое: вы принадлежите к данной группе, и поэтому должны доказывать свою невиновность. Нет, мы сможем этому помешать, не сомневайтесь.
– Но ведь их всего семеро!
– И всё равно это нарушение гражданских прав, сказал Дэйл. – Поверьте мне.
– То есть, обвинение не будет пытаться использовать эту кровь в качестве доказательства?
– Наоборот, я уверен, что попытаются. Это будет схватка, но мы в ней победим – по крайней мере, по этому пункту.
– Вы уверены?
Райс снова откусил от своего сэндвича.
– Ну… ни в чём нельзя быть уверенным полностью.
Фрэнк нахмурился.
– Этого я и боялся.
Досудебные действия производились под надзором того же судьи, что будет председательствовать на самом процессе: Друсиллы Прингл. Прингл было сорок девять лет. Она относилась к тому типу женщин, про которых говорят «статная», а не «красивая» – с гладкими, холодными чертами. У неё была очень белая кожа и тёмно‑каштановые волосы; она носила очки в тонкой оправе и почти не пользовалась макияжем.
Главная схватка на этой стадии рассмотрения дела развернулась вокруг телевизионной трансляции судебных заседаний. Судья Прингл в конце концов постановила, что трансляции быть – учтя невероятный интерес к исходу дела во всём мире.
Однако в тот день была также дюжина других ходатайств.
– Ваша честь, – сказал Дэйл, – мы ходатайствуем о секвестрации жюри. Интерес прессы к данному процессу огромен, и иным способом оградить присяжных от, возможно, предвзятой и необъективной информации по делу невозможно.
– Ваша честь, – сказала Зиглер, – я думаю, дело Симпсона показало нам, какие невероятные трудности влечёт за собой секвестрация жюри. На процессе, который вполне может затянуться на очень долгое время, мы не можем помещать всех основных и резервных присяжных под фактический арест.
– Я прочла ваше ходатайство, мистер Райс, – сказала Друсилла Прингл, – но я согласна с миз Зиглер. Присяжным будут даны инструкции избегать новостей о процессе, но они смогут возвращаться вечером домой и спать в собственных постелях.
– Хорошо, – сказал Дэйл. – Мы ходатайствуем о том, чтобы фотографии тела доктора Колхауна не представлялись в качестве улик. Такие улики могут лишь настроить присяжных против обвиняемого.
– Ваша честь, – сказала Линда Зиглер, вставая, – обвинение решительно возражает против каких‑либо ограничений на фотографические улики. Анкета кандидата в присяжные позволит нам отсеять особенно впечатлительных. Очевидно, что существенная часть нашего дела базируется на демонстрации того, что использованный метод убийства недоступен для человеческого существа. И нет лучшего свидетельства этого метода, чем фотографии с места преступления.
Судья Прингл ненадолго задумалась.
– Не повезло вам, мистер Райс. Однако, миз Зиглер, я вас заткну так, что готова отвалится, если вы хотя бы попытаетесь использовать эти фото вне доказательного контекста.
– Очень хорошо, – сказал Дэйл, – но мы также ходатайствуем, ваша честь, о том, чтобы из уважения к семье доктора Колхауна фотографии трупа и изъятых органов демонстрировались только присяжным.
– Публика тоже имеет право знать, мистер Райс, – сказала Прингл.
– Мы предлагаем заменить фотографии стилизованными рисунками, изображающими повреждения.
– Вы обрекаете меня на ещё одну свару с юристами медиакомпаний, – сказала Прингл, – и я не уверена, что вы озабочены исключительно чувствами членов семьи. Вы рассчитываете на неспособность жюри принять решение, и не хотите, чтобы кандидаты в присяжные для повторного процесса были заранее предубеждены против обвиняемого.
Дэйл развёл руками.
– Вы раскрыли мой план, ваша честь.
Прингл скривилась.
– До рассмотрения аргументов юристов медиакомпаний я поддерживаю запрет на публикацию фотографий до завершения процесса; решение о том, останется ли запрет в силе после вынесения вердикта, я приму позже.
– Спасибо, ваша честь, – сказал Дэйл. – Защита также ходатайствует…
Анкета кандидата в присяжные, подготовленная совместно обвинением и защитой, содержала триста одиннадцать вопросов. Она вполне предсказуемо начиналась с вопросов о возрасте, этнической принадлежности, семейном положении, трудоустройстве, образовании самого кандидата и его супруга или супруги, о предыдущем опыте контактов с правоохранительной или судебной системой, политических симпатиях, членстве в организациях и так далее. Анкета также спрашивала, знает ли потенциальный присяжный обвиняемого, потерпевшего, адвоката, обвинителя, судью или кого‑либо из работников суда.
Вдобавок анкета спрашивала об убеждениях кандидата относительно принципов судебного процесса: