Дэйл и Фрэнк обменялись взглядами.
– Я бы не советовал, – сказал Дэйл.
Хаск секунду помолчал.
– Это решать мне.
– Конечно, конечно, – сказал Дэйл. – Но вы раньше ни разу не видели уголовного процесса; я же видел сотни. Давать обвиняемому говорить – это почти всегда ошибка.
– Почему? Каковы шансы на то, что они признают меня невиновным, если я не стану выступать?
– Никто не знает, о чём думают присяжные.
– Это неправда. Ваше теневое жюри уже проголосовало за признание меня виновным, разве не так?
– Нет, не так.
– Вы лжёте.
Дэйл кивнул.
– Хорошо, хорошо. Но даже будь это так, выпускать вас почти наверняка будет плохим ходом. Это можно делать только тогда, когда ничего другого не остаётся.
– Вот как сейчас, – сказал Хаск. Как всегда, его природный голос усиливался от начала реплики к концу, и было непонятно, утверждение это или вопрос.
Дэйл снова вздохнул.
– Надо полагать. Но вы ведь знаете, что Линда Зиглер будет иметь право подвергнуть вас перекрёстному допросу?
– Я это понимаю.
– И всё равно хотите выступить?
– Да.
– Ну ладно, – сказал Дэйл, смиряясь. – Но мы выпустим вас первым.
– Почему первым? – спросил Хаск.
– Потому что если Линда вас выпотрошит – простите мне эту метафору – то мы попытаемся исправить ситуацию с остальными свидетелями защиты. – Дэйл поскрёб подбородок. – Мы должны поговорить о вашем выступлении – обсудить, что вы скажете.
– Я собираюсь говорить правду, разумеется. Правду, всю правду и ничего, кроме правды.
Дэйл поднял брови.
– В самом деле?
– Вы этого не знаете, не так ли? – спросил Хаск.
– Не знаю чего? Что вы невиновны? Конечно, я в это верю, Хаск, но…
– Нет. Не знаете, говорю ли я правду.
– Гмм. Нет. А это так?
Хаск не ответил.
На следующий день у входа в здание Уголовного суда собралась даже бо́льшая, чем обычно, толпа репортёров. Десятки репортёров выкрикивали вопросы Дэйлу и Фрэнку, но Дэйл ничего не отвечал. Внутри зала суда возбуждение было почти осязаемым.
Судья Прингл вошла, поздоровалась, как обычно, с представителями сторон и присяжными, потом посмотрела на Дэйла.
– Защита может начать опрос свидетелей, – сказала она.
Дэйл встал и перешёл на место ведущего опрос. Он секунду помолчал, нагнетая драматизм, и потом произнёс своим низким дарт‑вейдеровским голосом:
– Защита вызывает Хаска.
Зал суда возбуждённо загудел. Репортёры подались вперёд.
– Секунду, – сказала судья Прингл. – Хаск, вам известно о том, что вы имеете абсолютное конституционное право не давать показаний? Никто не может принудить вас к этому, если вы сами того не желаете.
Хаск, который уже поднялся со своего специального сиденья за столом защиты, ответил:
– Я понимаю, ваша честь.
– И никто не принуждал вас к даче показаний?
– Никто. На самом деле… – Он замолк.
Дэйл сохранял бесстрастное выражение лица, но внутренне испытал облегчение. Чему‑то он Хаска всё‑таки научил. Он закрыл рот, прежде чем сказать «На самом деле, мой адвокат отговаривал меня от этого», слава тебе Господи.
– Хорошо, – сказала Прингл. – Мистер Ортис, приведите свидетеля к присяге. – Хаск прошёл к месту свидетеля. Одновременно работник суда убрал оттуда человеческий стул и заменил его на тосокское сиденье.
– Положите руку на Библию, пожалуйста. – Хаск подчинился. – Клянетесь ли вы, – сказал клерк, – что показания, которые вы дадите по делу, рассматриваемому сейчас судом, будут правдой, всей правдой и ничем, кроме правды, и да поможет вам Бог?
– Клянусь, – сказал Хаск.
– Спасибо. Садитесь. Огласите, пожалуйста, ваше имя для протокола.
– Хаск. По буквам, как я понимаю, это будет «Ха‑А‑Эс‑Ка».
– Мистер Райс, – сказала судья Прингл, – можете начинать.
– Спасибо, ваша честь, – сказал Дэйл. – Мистер Хаск, каковы были ваши обязанности на борту тосокского звездолёта?
– Моя должность называлась Первый.
– «Первый» – это как «первый помощник»?
– Нет. Первый – это тот, кто первым выходит из гибернации. В мои обязанности входило разбираться с аварийными ситуациями в полёте, а также первым проснуться по прибытии, чтобы установить, безопасно ли пробуждать остальных.
– То есть вы были очень важным членом команды?
– Наоборот, я был наименее ценным.
– Обвинение предположило, что у вас была возможность убить доктора Колхауна. Она у вас на самом деле была?
– Я не был наедине с ним, когда он умер.
– Но вы не можете сказать, где вы были в течение всего периода времени, когда могло быть совершено убийство.
– Я могу сказать. Я просто не могу доказать, что мои слова – правда. Но такая же возможность была и у других.
– Обвинение также предположило, что у вас было орудие для убийства доктора Колхауна. А конкретно, что вы воспользовались вашим мономолекулярным резаком, чтобы отрезать ему ногу. Может ли этот инструмент быть использован для этой цели?
– Полагаю, что может, да.
– Однако обвинение в убийстве требует не только возможности и орудия. Оно…
– Возражение. Мистер Райс аргументирует версию защиты.
– Принимается.
– Так как же насчёт мотива, Хаск? Была ли у вас причина желать доктору Колхауну смерти?
Зиглер вскочила на ноги.
– Возражение, ваша честь. CALJIC 2.51: «Мотив не является элементом преступления, в котором обвиняется подсудимый и его нет необходимости доказывать».
– Отклоняется. Я дам присяжным соответствующие инструкции в должное время.
– Хаск, у вас была какая‑либо причина желать доктору Колхауну смерти?
– Нет.