– Что же мне тогда делать? – спросила Карен.
– Купи его. Предложи ему, скажем, двадцать процентов суммы, которую он должен был унаследовать. Он и с этим будет достаточно богат.
– Сделка? – сказала Карен. – Нас уже пытались несправедливо засудить, Остин. – Она оглянулась на меня. – Это случается со всеми успешными авторами. И моя политика – не соглашаться на сделку только для того, чтобы отвязаться.
Стайнер сдвинул брови.
– Это надёжнее, чем выходить с этим на процесс. Весь юридический базис твоей перемещённой личности – карточный домик; это новая концепция, никогда ещё не оспаривавшаяся в суде. Если ты проиграешь… – Взгляд Стайнера переместился на меня, – проиграют все такие, как ты. – Он покачал головой. – Последуй моему совету, Карен: убей это в зародыше. Перекупи Тайлера.
Я посмотрел на Карен. Она какое‑то время молчала, но затем качнула головой.
– Нет, – сказала она. – Я – Карен Бесарян. И если это нужно доказывать, я докажу.
– Здравствуйте, – сказал я. – Где мне найти доктора Чандрагупту?
– Мне очень жаль, сэр, но он покинул Верхний Эдем. Он сейчас на пути к острову ЛС. Я могу вам чем‑то помочь?
Я открыл рот для ответа, но понял, что мне, пожалуй, и правда немного лучше; возможно, травка в самом деле помогла.
– Нет, – сказал я. – Ничего. Я уверен, что всё будет в порядке.
На следующий день после поминальной службы по Карен я проснулся с жуткой головной болью. Я говорю «на следующий день», хотя на Луне по‑прежнему была середина всё того же казавшегося бесконечным дня: от горизонта до горизонта солнце ползёт здесь две недели. Но Верхнем Эдем жил по распорядку, основанному на периоде вращения Земли вокруг оси, и руководство «Иммортекс» решило, что здесь будет действовать время Восточного североамериканского часового пояса; по всей видимости, в октябре мы даже перейдём с летнего времени на зимнее.
Но тогда я ни о чём этом не думал. Тогда я мог думать только о том, как страшно болит у меня голова. На Земле у меня иногда случались мигрени, но сейчас болело сильнее, и эпицентр боли располагался в центре верхней части головы, а не сбоку. Я выбрался из постели и прошёл в смежную со спальней ванную, где плеснул в лицо водой. Не помогло; мне по‑прежнему словно кто‑то вогнал в череп долото, пытаясь отделить полушария мозга друг от друга – теперь я понимал, что означает выражение «раздирающая боль».
Я выкурил косяк в надежде, что это поможет – тоже не помогло. Так что я нашёл себе стул и приказал телефону позвонить в больницу.
– Доброе утро, мистер Салливан, – сказала молодая чернокожая женщина, принявшая звонок.
Карен была в своём кабинете, где разговаривала с другим своим юристом – консультантом по инвестициям и чему‑то ещё – пытаясь выяснить, что именно она может сделать по поводу попыток сына утвердить её завещание
Я же лежал на кровати Карен, вглядываясь – это уже вошло у меня в привычку – в белизну потолка спальни. Я не был, разумеется, утомлён – теперь я никогда таким не бывал. Но лежать вот так издавна было моей любимой позой для размышлений – она определённо была лучше положения «сидя на толчке», с помощью которого пытался передать состояние глубокой задумчивости Роден.
– Алло, – сказал я, глядя в пустоту потолка. – Алло? Ты там, Джейк?
Ничего. Совершенно ничего.
Я попытался очистить свой мозг, отбросить все мысли о Тайлере и предательстве и Ребекке и предательстве и Ракушке и предательстве и…
– Алло, – снова сказал я. – Алло?
И, наконец, слабое шевеление на самом пределе восприятия.
– Что за…?
Контакт! Я почувствовал облегчение и подъём.
– Алло, – снова сказал я, тихо, но отчётливо. – Это я – другой экземпляр Джейкоба Салливана.
Что за другой экземпляр?
– Тот, что снаружи. Тот, что живёт жизнью Джейка.
Как ты со мной разговариваешь?
– Разве ты… разве ты не та же самая копия, с которой я контактировал раньше? Мы уже говорили вчера.
Не припоминаю…
Я помедлил. Может ли это быть ещё одна копия?
– Где ты находишься?
В какой‑то лаборатории, полагаю. Без окон.
– Стены синего цвета?
Да. Откуда ты…?
– И на стене схема строения мозга?
Да.
– Это, наверное, та же самая комната. Или… или просто похожая. Послушай. Эта схема – она вроде постера? Плаката?
Да.
– Напечатана на бумаге?
Да.
Ты можешь её как‑нибудь пометить? У тебя есть ручка?
Нет.
– Ну, тогда надорви её. Подойди к ней и, скажем, сделай маленький надрыв длиной в сантиметр в десяти сантиметрах над нижним левым углом.
Ерунда какая‑то. Я брежу. Голоса в голове!
– Я думаю, это квантовая спутанность.
– Кванто… правда? Круто.
– Ну давай, иди надорви этот плакат. Тогда когда я в следующий раз войду в контакт, то смогу определить, попал я в эту самую комнату или в другую, похожую, с такой же схемой на стене.
Ну ладно. В десяти сантиметрах над левым краем. Сделано.
– Отлично. Теперь сложная часть. Ты сказал, что находишься в теле, которое заказывал, верно?
Я этого не говорил. Откуда ты знаешь?
– Ты мне сказал вчера.
Я?
– Да. Или другой из нас. Так вот. Я хочу, чтобы ты как‑нибудь пометил и тело. Есть какой‑нибудь способ это сделать?
Зачем?
Чтобы в следующий раз я знал, что контактирую с тем же самым тобой.
Ладно. Тут на полочке есть маленькая отвёртка. Я нацарапаю что‑нибудь на пластикоже там, где это не будет заметно.
– Идеально.
Долгая пауза, потом:
Всё. Я нанёс три маленьких икса на внешнюю часть левого предплечья, под самым локтем.