– Я… всё совсем не так.
– Но если бы они были точными копиями, они видели бы сны, не так ли? Вы сказали, что они отвечают на вопросы в точности как отвечали бы люди – за это вам и дали вашу красивую медаль, верно? Но что если бы вы спросили их о сновидениях?
– Вы делаете из мухи слона, – сказал Портер, складывая руки на груди.
Лопес покачала головой.
– О, такого я не сделала бы и во сне. Но я могу увидеть сон о других вещах – в отличие от этой конструкции, утверждающей, что она – Карен Бесарян.
– Возражение! – воскликнул Дешон. – Ваша честь!
– Приберегите это для своего заключительного слова, миз Лопес, – сказал Херрингтон.
Лопес отвесила в сторону судейского стола грациозный поклон.
– Конечно, ваша честь. Вопросов больше не имею.
Я вернулся в свою квартиру – я не мог заставить себя называть её «домом» – в Верхнем Эдеме и принял первую таблетку тораплаксина. После этого я лежал на диване, потирая лоб и надеясь, что лекарство подействует. По моей голосовой команде вид на озеро Луис на телестене сменился трансляцией «Си‑би‑си».
Новости. Интересно, следит ли «Иммортекс» за тем, что мы смотрим по телевизору. Меня бы это не удивило. Да что там, готов биться об заклад, что они…
Внезапно моё сердце подпрыгнуло так сильно, словно меня пнули в грудину.
По телевизору шёл репортаж о Карен Бесарян.
Другой Карен Бесарян.
– Отметить! – выкрикнул я в пространство.
Внизу на экране была надпись: «Детройт». Белая женщина‑репортёр стояла снаружи старинного здания.
– Необычное сражение разворачивается сейчас в этом мичиганском суде, – говорила женщина. – Против сына знаменитой писательницы Карен Бесарян, автора мегапопулярной серии о Диномире, подала иск некая сущность, утверждающая, что она и есть Карен Бесарян…
Я смотрел, словно оценепев. Мне потребовалось какое‑то время, чтобы узнать Карен: она заказала себе гораздо более молодое лицо. Но по мере того, как показывали эпизоды судебных заседаний, становилась ясно, что это определённо он – или, по крайней мере, её мнемосканированная версия.
И её право называться настоящей, легальной Карен Бесарян оспаривалось в суде! Репортёрша не высказывала мыслей о том, чем, по её мнению, закончится процесс, но от самого факта того, что весь этот фарс вполне может рухнуть, я пришёл в неописуемый восторг. Брайан Гадес не сможет больше держать меня здесь! Ему придётся позволить мне вернуться на Землю, позволить мне снова жить моей собственной жизнью! Иначе это будет равносильно удержанию меня в заложниках…
– Сторона истца вызывает Тайлера Горовица, – вставая, произнёс Дешон.
Я видел, как Карен неловко заёрзала на своём месте рядом со стоящим Дешоном.
Тайлер с решительным видом занял свидетельское место, и Дешон начал опрос.
– Мистер Горовиц, ваш адвокат каким‑то образом узнала персональный идентификационный номер вашей матери. Это вы его ей дали?
– Гмм, я воспользуюсь пятой поправкой.
– Мистер Горовиц, знать чей‑то ПИН – не преступление. Если кто‑то был достаточно беспечен и допустил, чтобы его узнали другие, то это его проблема, а не ваша. Если, конечно, вы не воспользовались им для противоправного получения доступа к финансам вашей матери, в каковом случае, разумеется, ваша ссылка на привилегии пятой поправки целиком и полностью оправдана.
– Из денег моей матери я не тронул ни цента, – резко ответил Тайлер.
– Нет, нет, конечно, нет, – ответил Дешон, и выждал тщательно отмеренную паузу перед тем, как сказать: – Пока .
Лопес вскочила на ноги.
– Возражение, ваша честь!
– Принимается, – ответил Херрингтон. – Мистер Дрэйпер, осторожнее.
Денош склонил бритую голову в сторону судьи.
– Прошу прощения, ваша честь. Мистер Горовиц, если вы хотите, чтобы я оставил тему вашей способоности залезать в банковский счёт вашей матери, я это сделаю.
– Чёрт возьми, вы всё перекручиваете, – сказал Тайлер. – Я… послушайте, много лет назад моя мать упомянула, что её ПИН – это её рабочий телефон в те времена, когда она была беременна мной; она тогда занималась сбором средств для Университета штата Джорджия. Когда миз Лопес мпросила меня о нём, я позвонил в архив университета и попросил архивариуса заглянуть в старую телефонную книгу. Так что, как видите, ничего предосудительного.
Дешон кивнул.
– Разумеется, ничего.
Он замолчал, и через несколько секунд судья Херрингтон сказал:
– Мистер Дрэйпер?
Дешон начал было садиться, словно закончив опрос, но ещё до того, как его зад опустился на стул, снова поднялся и громко спросил:
– Мистер Горовиц, вы любите свою мать?
– Я любил её, да, очень сильно любил, – ответил он. – Но теперь она умерла.
– Так ли? – спросил Дешон. – Вы не признаёте, что женщина, сидящая сейчас рядом со мной – это ваша мать?
– Это не женщина. Это не человеческое существо. Это робот, машина.
– И тем не менее она содержит все воспоминания вашей матери, не так ли?
– Предположительно да.
– Насколько точны эти воспоминания? Вы когда‑либо замечали, чтобы она вспомнила какую‑то деталь не так, как её помните вы?
– Нет, никогда, – ответил Тайлер. – Все воспоминания действительно точны.
– Так в каком же отношении она не является вашей матерью?
– Во всех отношениях, – сказал Тайлер. – Моя мать из плоти и крови.
– Понимаю. Тогда позвольте задать вам конкретный вопрос. Ваша мать, как мы уже узнали, родилась в 1960 году – и, таким образом, росла при стоматологии двадцатого века. – Дешон содрогнулся от этой варварской мысли. – Я так понимаю, что в некоторых из её зубов у неё есть пломбы?