Золотое руно (сборник) - Страница 317

317

Пол в центре управления был выложен бежевой и коричневой плиткой, чередующейся в шахматном порядке, и от вида этого узора у Дона кружилась голова, даже больше, чем от зрелища гигантской чаши телескопа и смонтированной над ней 600‑тонной инструментальной платформы, видимых сквозь наклоненное наружу окно.

Учёные, журналисты и небольшое количество таких, как он, родственников втиснулись в центр управления.

Электрические вентиляторы стояли на кожухах аппаратуры или лепились к ним сбоку, но, несмотря на раннее утро, жара стояла невыносимая. Дон смотрел, как Сара садится за центральный Г‑образный стол и вызывает ответное сообщение со своего ноутбука. Он предложил ей произнести какую‑нибудь запоминающуюся фразу – её собственные слова о «маленьком шаге» – но она отказалась; то, что она отправляла к звёздам, было важнее всего, что она могла при этом сказать. Так что, пробормотав лишь «Всё в порядке, запускаю» она кликнула мышкой куда‑то в экран, и на мониторе ноутбука появилась надпись «Идёт передача».

Раздались крики, откуда‑то появилось шампанское. Дон стоял на периферии собрания, наслаждаясь зрелищем счастливой Сары. Немного погодя седовласый представитель Международного Астрономического Союза зазвенел по своему бокалу с шампанским модной монблановской ручкой, привлекая всеобщее внимание.

– Сара, – сказал он, – у меня есть для вас кое‑что. – Он открыл один из укреплённых на стене металлических шкафчиков. Внутри оказался памятный приз: с мраморным основанием, увитой шёлковыми лентами центральной колонной и, наверху, с крылатой Афиной, тянущейся к звёздам. Он наклонился, достал трофей из шкафчика и поднял перед собой, словно оценивая большую бутылку вина. А потом, громко и отчётливо, чтобы услышали все, прочитал надпись на табличке:

– «Саре Галифакс», – сказал он, – «которая догадалась».

Дон поднимался по лестнице, ведущей от полуподвальной квартирки Леноры наружу. Уже перевалило за одиннадцать, а район здесь, как она сказала, был не слишком спокойный. Но сердце у него колотилось не из‑за этого.

Что он наделал?

Это случилось так быстро, хотя и было очень наивно с его стороны не догадаться, к какому завершению вечера клонит Ленора. Но прошло уже шестьдесят лет с тех пор, как ему в прошлый раз было двадцать, и даже тогда он разминулся с сексуальной революцией на десять лет. Свободная любовь 1960‑х была для него слишком рано; как война во Вьетнаме и Уотергейт, это были вещи, оставившие по себе лишь смутные детские воспоминания и, разумеется, никакого непосредственного опыта.

Когда же, в пятнадцать, он начал собственные неумелые вылазки в область секса – по крайней мере, секса вдвоём – люди уже боялись болезней. А одна девочка из его класса уже успела забеременеть, и это оказало остужающий эффект на остальных. И всё же, хотя моральная сторона секса тогда уже не была существенной – каждый в поколении Дона хотел этим заниматься, и очень немногие, по крайней мере, в зажиточном пригородном районе Торонто, где он вырос, считали, что этого нельзя делать до брака – сам акт всё ещё считался чем‑то серьёзным, хотя, если вспомнить, что началось десять лет спустя, их страхи подцепить гонорею или лобковых вшей казались откровенно смешными.

Но – как это говорится? Старое снова становится новым? СПИД, слава Богу, был побеждён – почти каждый ровесник Дона знал кого‑нибудь, кто умер от этой проклятой болезни. Большинство других передающихся половым путём болезней также были уничтожены или очень легко излечивались. А безопасные, фактически стопроцентно надёжные средства химической контрацепции для мужчин и женщин были легко доступны в Канаде. Всё это в комбинации с общим спадом напряжённости привело ко второй эре сексуальной открытости, невиданной со времён Хейт‑Эшбери, Рокдейл‑колледжа и, конечно же, «Битлз».

Но, думал Дон, шагая по разбитому тротуару, он знает, что это всё отговорки. Неважно, в каком состоянии находится мораль современной молодёжи – она не из одного с ним мира. Важно то, что думает его поколение – он и Сара. Он сумел прожить шестьдесят лет, даже раз не сбившись с прямого пути, и вдруг – бабах!

Сворачивая с Эвклид на Блур, он достал датакомм.

– Звонить Саре, – сказал он; ему нужно было услышать её голос.

– Алло?

– Привет, дорогая, – сказал он. – Как… как спектакль?

– Отлично. У того парня, что играл Тевье, голоса немного не хватает, но он всё равно очень хорош. А как твои крылышки?

– Здорово. Просто здорово. Я сейчас иду к метро.

– О, хорошо. Только я тебя уже, наверное, не дождусь.

– Конечно, конечно, ложись. Только оставь мою пижаму в ванной.

– Ладно. Увидимся.

– Ага. И…

– Да?

– Я люблю тебя, Сара.

Когда она ответила, в её голосе слышалось удивление.

– Я тоже тебя люблю.

– И я уже иду домой.

Глава 25

– Но я всё равно не понимаю, – сказал Дон в 2009, после того, как Сара догадалась, что первое послание с Сигмы Дракона – это опросный лист. – Я не понимаю, с какой целью инопланетяне могут интересоваться нашей моралью и этикой. Ну, то есть – разве им не всё равно?

Сара и Дон снова были на одной из своих вечерних прогулок.

– Потому что, – ответила Сара, когда они проходили мимо дома Фейнов, – все разумные расы со временем столкнутся с похожими проблемами, и если в их среде имеются индивидуальные психологические вариации – а они обязательно есть, если только они не объединились, как ты предлагал, в ульевый разум – то они эти проблемы обсуждают.

– Почему ты считаешь, что психологические вариации обязательно есть? – спросил он.

317