Золотое руно (сборник) - Страница 335

335

– На пятнадцать месяцев, да.

– Но теперь ты проживёшь ещё десятки лет!

Он кивнул.

– Да.

– Ты его старший брат, – сказала она, словно негодуя, что это приходится объяснять. – Ты должен был уйти первым.

Англиканская церковь Всех Святых в Кингсуэй была церковью из его детства, больше запомнившаяся собраниями бойскаутов, которые он посещал, чем любыми словами проповедника. Последний раз Дон был в этом здании… фраза, которая первой всплыла в голове, несомненно, порождённая текущим окружением, была «Бог знает когда», хотя он не слишком верил в то, что Бог следит за такими мелочами.

Гроб был закрыт, и это было к лучшему. Люди всегда говорили, что Билл и Дон очень похожи, и Дон не имел ни малейшего желания привлекать к этому сходству – и разительному контрасту – чьё‑то внимание. Поскольку у Билла никогда не было проблем с лишним весом, Дон сейчас был ещё больше похож на двадцатипятилетнего Билла, чем когда сам был в этом возрасте. Он был единственным в церкви, кто мог помнить Билла молодым, и…

Нет. Нет, постойте! Вон там, разговаривает с Пэм, это случайно не…

Точно. Майк Брэден. Боже, Дон его не видел с самой школы. Но невозможно не узнать это широкое круглое лицо с близко посаженными глазами и сросшейся воедино бровью; даже покрытое морщинами и обвисшее, оно явно принадлежало ему.

Майк был ровесником Билла, но Дон тоже его знал. Один из всего лишь четырёх мальчишек квартала, населённого преимущественно девчонками – Майки, как тогда его называли, или Мик, как он недолго величал себя в детстве – был неутомимым игроком в уличный хоккей и входил в тот самый скаутский отряд, что собирался в этой церкви.

– Это Майк Брэден, – сказал Дон Саре, указывая на него. – Старый друг.

Сара понимающе улыбнулась.

– Сходи поздоровайся.

Он скользнул между двух рядов церковных скамей. Подойдя ближе, Дон обнаружил, что Майк делает то, что и положено делать на похоронах – делится воспоминаниями об усопшем с его близкими.

– Старина Билл, как он любил кленовый сироп, – говорил Майк, и Пэм энергично кивала, словно они достигли взаимопонимания по вопросу о запрещении испытаний нанотехов. – И искусственного не признавал, – продолжал Майк, – ему подавай только натуральный, и…

Он замолк и застыл, став таким же неподвижным, как, несомненно, Билл в своём выстланной щёлком гробу.

– Боже… мой, – сумел выговорить Майк через какое‑то время. – Боже мой. Прости, сынок, дыхание перехватило. Ты похож на Билла как две капли воды. – Он прищурил свои глаза‑бусины и насупил свою единственную бровь, сейчас серую, словно грозовая туча. – Кто… кто ты такой?

– Майки, – сказал Дон, – это я. Дон Галифакс.

– Нет, это… – Но он снова замолчал. – Господи, это… ты правда выглядишь как Донни, но…

– Роллбэк, – сказал Дон.

– Но как ты смог…

– За меня заплатили.

– Боже, – сказал Майк. – Это потрясающе. Ты… ты выглядишь сказочно.

– Спасибо. И спасибо, что пришёл. Для Билла ты многое значил.

Майк продолжал пялиться на него, и Дон от этого чувствовал себя не в своей тарелке.

– Маленький Донни Галифакс, – сказал Майк. – Не могу поверить.

– Майки, пожалуйста. Я просто подошёл поздороваться.

Старик кивнул.

– Прости. Просто я ни разу не видел никого, кто прошёл роллбэк.

– Я тоже, до недавнего времени, – сказал Дон. – Но я не хочу об этом говорить. Ты что‑то рассказывал о любви Билла к кленовому сиропу?

Майк секунду помедлил, явно задумавшись, задать ли ещё несколько вопросов о том, что произошло с Доном, или принять предложение сменить тему. Потом кивнул – решение принято.

– Помнишь, как наш отряд каждую зиму ходил на север от седьмого шоссе собирать сок? Билл был на седьмом небе! – Судя по лицу Майка, он сразу же понял, что, вероятно, выбрал не слишком подходящую обстоятельствам метафору, но это лишь заставило его продолжать рассказ дальше, и скоро тема омоложения была забыта. Пэм внимательно слушала, но Дон обнаружил, что шарит взглядом по толпе собравшихся в поисках знакомых лиц. Билл всегда был более популярен, чем Дон – более общителен и спортивен. Интересно, сколько людей придёт на его собственные похороны, и…

И при этой мысли у него упало сердце. Никто их этих людей, это уж точно. Ни его жена, ни его дети, ни единый из друзей его детства. Они умрут задолго, очень задолго до него. О, его внуки, возможно, переживут его; но прямо сейчас их здесь не было, и их родителей он тоже не видел. Надо полагать, Карл и Анджела были где‑то в другой части церкви, вероятно, хлопотливо поправляя воротнички и одёргивая одежду на детях, которые редко одевались подобным образом, если такое вообще когда‑нибудь было.

Через несколько минут ему произносить надгробную речь, и он будет вспоминать прошлое брата, случаи из его жизни и поучительные истории, которые могут показать, каким отличным парнем был Билл. Но на его собственных похоронах не будет никого, кто смог бы рассказать о его детстве и юности, никого, кто помнил бы первые восемьдесят или девяносто лет его жизни. Всё, что он сделал в жизни до сих пор, будет забыто.

Он извинился перед Пэм и Майком, который перешёл от пристрастия Билла к кленовому соку к похвалам его осмотрительности.

– Когда мы играли на улице в хоккей, и вдруг появлялась машина, Билл всегда первым кричал «Машина, машина!», – говорил Майк. – Я всегда буду помнить, как он это кричал. «Машина! Машина!» Он ведь…

Дон перешёл из нефа в переднюю часть церкви. Витражное окно бросало на деревянный пол цветные пятна. Сара теперь сидела на крайнем правом месте второго ряда с видом одиноким и уставшим, её трость висела на подставке для молитвенника на спинке передней скамьи. Дон подошёл ближе и присел рядом.

335