Золотое руно (сборник) - Страница 75


К оглавлению

75

Но в голове остался.


Глава 7


Министр обороны продолжал изучать размещённую на стене карту сосредоточения; она погасла на несколько секунд, но теперь снова включилась. Большинство авианосцев вышли на позиции, и у него на глазах «Рейган» придвинулся немного ближе к цели.

– Господин министр, – сказал сидящий рядом с ним аналитик, выглядывая из‑за своего монитора, – мы потеряли Белый Дом.

Питер Муленберг нахмурился.

– Если основная линия повреждена, переключитесь на четвёртую вспомогательную.

В голосе аналитика слышалась боль.

– Нет, сэр, вы не поняли. Мы потеряли Белый Дом. Его… его нет . Бомба, которую там нашли, только что взорвалась.

Муленберг пошатнулся, наткнулся на стол. Ухватившись за него, чтобы выровняться, он уронил на пол большую папку. В глазах защипало, к горлу подступил ком.

В помещение ворвался помощник.

– Господин министр, они спрашивают, не нужно ли в качестве меры предосторожности эвакуировать Пентагон.

Муленберг попытался ответить, но обнаружил, что не может говорить. Он вцепился в край стола, пытаясь удержаться на ногах. Овальный кабинет, Комната Рузвельта, Комната прессы, Зал заседаний, Зал торжественных обедов, Спальня Линкольна и многое другое… всего этого больше нет? Боже…

– Господин министр? – сказал помощник. – Нам начинать эвакуацию?

Глубокий, судорожный вздох; попытка восстановить душевное равновесие.

– Пока нет, – ответил Муленберг – явно слишком тихо, чтобы помощник его услышал. Он попытался снова: – Пока нет. – Он заставил себя встать прямо. – Пусть продолжат поиск бомб, однако у нас здесь есть работа. – Он снова посмотрел на карту сосредоточения и почувствовал, что трясётся от ярости. – И никто не скажет, что мы её не делаем.


Бесси Стилвелл смотрела на свою сморщенную руку; кожа была белой, полупрозрачной и отставала складками. Она нежно сжимала руку взрослого сына – более гладкую и не такую бледную.

Бесси часто воображала себе сцену вроде этой: они вдвоём в больничной палате, один лежит на кровати, другой сидит рядом. Но она всегда представляла себя лежащей в постели в ожидании смерти, а Майка – сидящим рядом, выполняющим сыновний долг. В конце концов, её ведь восемьдесят семь, а ему пятьдесят два; именно так должна была разыгрываться эта сцена, роли в которой предписаны возрастом.

Но с ней всё было хорошо, более или менее. О, постоянно присутствовал фон из ломоты и болей, она плохо слышала, а при ходьбе опиралась на трость. Однако Майк должен быть здоров и бодр. Он же вместо этого лежит здесь, на спине, с трубками в венах и с закрывающим нос и рот респиратором.

Его отец дожил до шестидесяти, прежде чем с ним случился инфаркт, забравший его жизнь. По крайней мере, настигший Майка сердечный приступ его не убил – хотя был к этому очень близок. Стресс работы в Вашингтоне, безусловно, сказался; ему следовало остаться в Миссисипи.

У Майка не было своей семьи – по крайней мере, больше не было; его брак распался больше десяти лет назад. Он был трудоголиком; так сказала Джейн, когда уходила, или, по крайней мере, так Майк передал её слова Бесси.

– Спасибо, что пришла, мама, – сказал Майк, с трудом выговаривая каждое слово.

Она кивнула.

– Конечно, малыш.

Малыш. Она всегда его так звала. Прошло пятьдесят лет с тех пор, как он был таким же беспомощным, и вот теперь опять.

Она придвинулась к его кровати, наклонилась вперёд – спину и колени пронзило болью – и поцеловала его в макушку лысой головы.

– Я вернусь завтра, – добавила она.

– Спасибо, – снова сказал он и закрыл глаза.

Бесси ещё с полминуты смотрела на него; он был так похож на своего отца в этом возрасте. Потом она медленно вышла из палаты и побрела по длинному коридору к лифту.

Зрение у неё было уже не то, что прежде, но она читала надписи на дверях, отмечая ориентиры, по которым сможет отыскать палату Майка завтра; сегодня она уже свернула не в тот коридор и, поскольку каждый шаг давался ей с трудом, повторять эту ошибку не собиралась. Дальше по коридору было много людей, но отрезок, по которому она шла, был пуст. Когда она проходила мимо двери, обозначенной как «Смотровая галерея», свет неожиданно погас, напугав её. Вскоре вспыхнуло аварийное освещение, но она испугалась, что не работают лифты; она была на третьем этаже и сомневалась, что сможет одолеть столько ступеней.

Она заковыляла дальше, и через некоторое время лампы под потолком снова ожили. Она увидела, как впереди открылась дверь лифта, несколько человек вышли из него, и несколько вошли; всё, похоже, пришло в норму.

Она, наконец, добралась до лифта и спустилась на нём в вестибюль. К её удивлению, там были больничные охранники в форме и несколько человек в тёмно‑синих костюмах, но их, похоже, больше интересовали те, кто пытался войти в больницу, а не выйти из неё. Она вышла наружу, на прохладный уличный воздух…

…и как же изменился мир с тех пор, когда она утром пришла сюда. Гудели тысячи автомобильных клаксонов, тротуары запружены народом, в воздухе запах дыма. Пожар, что ли? Или упал самолёт? Аэропорт «Рейган» отсюда совсем недалеко…

На тротуаре толпились многочисленные съёмочные группы новостных телеканалов. Ближайший к ней репортёр – смуглый мужчина в рыжеватом плаще – держал в руке микрофон и ожидал, как казалось, сигнала от другого мужчины, который прилаживал на плечо телекамеру.

Ей пришло в голову, что репортёра зовут Лонни Хендрикс – хотя откуда она это знает, она понятия не имела. Но, в конце концов, это Вашингтон, и здешние репортажи расходятся по всей стране; надо полагать, она как‑то видела его в новостях у себя в Миссисипи.

75